Севастополь

Городской сайт

К 100-летию Сергеева Ивана Григорьевича

К 100-летию Сергеева Ивана Григорьевича

К 100-летию отца. Воспоминания по рассказам...

Мой отец. Сергеев Иван Григорьевич. 1914 г.р. Хотя есть сведения, по воспоминаниям, что вроде бы родился позже. Документы не сохранились. Участник обороны Севастополя.

Семья.: сибирские казаки. Станица Петропавловская. Зажиточная. Сейчас территория северного Казахстана. Станица стерта с лица земли после почти полного раскулачивания. Не осталось даже церквей.

Мой дед: Григорий Ильич Сергеев. Участвовал в русско-японской войне. Был награжден Георгиевским крестом за личный подвиг – принял на себя командование полком при выводе его из окружения, когда были выбиты все офицеры. И вывел полк. Мать отца рано умерла. Остались трое сыновей: Александр, Иван, Данил.

К 100-летию Сергеева Ивана Григорьевича Мачеха. Похоже тяжелого нрава. Старший сын женился и отделился. Младший совсем ребенок.
Отец будучи подростком, сбежал в 30-х годах. Беспризорничал. По воспоминаниям его приютила какая-то женщина. Вроде бы было ФЗУ. Работал на медных рудниках английских концессий в Казахстане в районе озера Балхаш (мой брат видел остатки этих заброшенных рудников). За работу платили едой и одеждой - раз в месяц выдавался мешок для его перекройки в штаны.

Старший брат отца Александр был репрессирован и 13 лет отбыл в Колымлаге.
Младший брат Данил участвовал добровольцем в финской войне. Перед войной семья, потеряв всякие следы отца, осела в Кемеровской области в г. Новокузнецке (тогда г. Сталинске).

Отец в 1940 г. призван в РККА. Служил на русско-румынской границе. Старший разведчик артиллерийского полка 95 стрелковой дивизии. Первый боевой опыт приобрел именно там – постоянно участвовал в операциях по ликвидации террористических групп в приграничной зоне. По его воспоминаниям румынская сторона неоднократно размещала на нашей стороне плакаты с угрозами конкретным лицам пофамильно, в том числе и с фамилией и именем отца. При отступлении в августе 1941 г. был представлен к первой награде - Ордену Красной Звезды за спасение попавшего в окружение штаба части со всеми документами и знаменем и за героизм в боях при отступлении ( данные наградного листа размещены были на сайте «Подвиг народа»).
Затем было отступление до западных отрогов Северного Кавказа, жестокие бои в районе горы Индюк в Туапсинском районе.

Из рассказов отца

- Фашисты загнали наши отступающие части в горы Сев. Кавказа.. Трудно было с едой и водой. Затем попали так, что источников воды не стало совсем. Но где-то рядом оказались склады-погреба с шампанскими винами. Из еды только труп павшей лошади. На этом продержались около месяца. Шампанское пили только из ведра – невозможно было его удержать в бутылке из-за высокой температуры, бутылку открывали опустив горлышком в ведро.

- В горах при отступлении всегда была угроза завшиветь, заболеть. Солдаты не брились и не стриглись. Случайно нашелся какой-то источник, что-то вроде грязевого или сильно минерализованного. Если содержимым этого источника обмазаться, то происходила практически полная депиляция волос на теле. Сверкали лысыми головами. Кстати первые признаки псориаза по его словам у него появились в тот период.
- Позже отец оказался в Крыму, видимо части перебросили для защиты Севастополя. Была Сапун-гора. Жесточайшие бои. Был награжден медалью «За Оборону Севастополя»

Из воспоминаний отца

- Матрос ведет на расстрел пленного немца. Останавливает. Прицеливается и стреляет в затылок, но, похоже, промахивается. Немец разворачивается лицом в лицо и кричит: «стреляй еще» чисто по-русски. Отец, как ни странно, рассказывал об этом эпизоде с чувством явного уважения к этому немцу, как к противнику, без какого либо злорадства.

К 100-летию Сергеева Ивана Григорьевича - Отец начальник штаба батареи. Его позиции впереди линии обороны. Однажды во время обстрела их позиций он почувствовал, что лицо с одной стороны заливает чем-то горячим. Кровь. Выше уха на виске нащупал осколок сантиметров трех длиной и острый как бритва, застрявший в коже. Сам его выдернул и сделал сам себе перевязку. Спасло то, что осколок задел голову по касательной и плоско. При другом угле попадания осколка исход скорее всего был бы трагическим. За помощью не обращался, продолжал воевать. Шрам остался на всю жизнь.

- Хронологически невозможно привязать достоверно к какому-то периоду боевых действий эпизод получения шрама, рассекающего ухо. По рассказам матери отец получил приказ из штаба с целеуказаниями на артобстрел противника, что и было выполнено в срок и согласно приказа по указанным целям. А затем пришла информация о том, что его батарея уничтожила участок передовой линии именно нашего фронта с очень большой эффективностью. Отец говорил матери, спустя даже долгое время после войны, что за это нет ему прощения. А в то время знал, что его ждет, когда за ним придут. Выход нашел один - в период интенсивного обстрела вышел на высокое место и ждал пули. Пуля не заставила себя долго ждать, разорвала ухо. А его товарищ врезал ему и выбил зуб. Слава Богу разобрались быстро и без последствий для отца. Обвинения были сняты. А товарищ его погиб на следующий день – стояли рядом в окопе, поменялись местами у оптики и снаряд на излете прошел через грудь товарища, даже не разорвавшись. Все они, прошедшие войну, постоянно ходили рядом со смертью. Был у отца любимый свитер из верблюжьей шерсти – спасал в любую непогоду. Снял его как-то положил в бричку отвернулся и взрыв – нет ни брички ни свитера. А первая реакция, как говорил отец – жаль было свитера.

- Обстрелы Сапун- горы были бешеные. У наших кончились снаряды. Скорее всего и от орудий мало что осталось. Доставки снарядов похоже ждать не приходилось, но и приказа отступать не было. Со слов отца: где-то нашли пару пушек девятнадцатого века. Нашелся где-то и порох с запалами или приспособили для этого что-то. (Мы потом уже прочли, что в тех местах было много сохраненных редутов с орудиями в качестве музейных экспонатов). Под прикрытием ночи эти заряженные орудия солдаты-артиллеристы вкатывали наверх, разворачивали в сторону немцев, поджигали запалы и отпускали вниз по склону. Пушки стреляли и катились вниз, а наши солдаты вместе с ними, т.к. немецкая артиллерия после таких огрызаний перепахивала все. Так, рассказывал отец, продержались еще вроде-бы с месяц.

- Еще одно ранение, последнее. Отец начальник штаба батареи. Располагался всегда впереди позиций для корректировки огня. В тот день их было двое. Немецкая мина разорвалась позади них. Отцу достались два крупных осколка в голень, а другому бесчисленное количество мельчайших осколочков по всей задней поверхности тела. Отец рассказывал, что когда с того бойца снимали галифе, они просвечивали как сито. И над ним очень долго трудились с пинцетами в руках все медики, вытаскивая эти мельчайшие осколки.

Эвакуация

Севастополь и Одессу было приказано оставить. Голод. Жажда. Сдерживать немцев под Севастополем, похоже, уже не было возможности. Хотя оборонять Одессу было бы можно еще долго, но наверное не имело смысла.

Раненых грузили на самые разные транспорты и эвакуировали морем. Все суда постоянно были под бесконечными обстрелами и с воздуха и моря. Последний транспорт из Севастополя, где был отец, смог увернуться от одной торпеды, но при этом маневре попал под другую. Транспорт затонул очень быстро. Отец оказался на плаву рядом с каким-то бревном, пристегнулся к нему ремнем. Болтался, как он говорил, в море то ли пять, то ли семь суток, счет был потерян. Его прибило к берегу, где были наши.

С очень большой теплотой вспоминал переезд по территории Грузии – люди без слов засыпали их, раненых, в кузовах машин мандаринами, вином и хлебом.

- Дальше госпиталь, серии операций, эвакуация в тыловой военный госпиталь в Душанбе (тогда – г.Сталинабад). Его оперировали то ли 7, то ли 8 раз. Осколки застряли между берцовыми костями и их невозможно было извлечь, не затронув сосуды и нервы. Неоднократно предлагали ампутировать ногу. Сохранили. Мучила, болела нога, была толще и короче другой, стопа подвисала, но проходил он на ней всю жизнь. И в могилу унес эти немецкие осколки с собой.

- После войны отец служил в НКВД, потом был уволен по ранению и состоянию здоровья, работал всю жизнь, любил землю, сажал сады, особенно любил выращивать виноград. В саду всегда росло не менее пяти сортов винограда. Делал домашнее вино. Очень полюбил Таджикистан. Похоронен там же.
- Отец смог разыскать родственников только в начале 50-х годов. Тогда впервые встретились три родных брата.
- Долго отказывался регистрировать себя в качестве инвалида Великой Отечественной войны. Говорил, что он не ради этого воевал. Настояла наша мать, т.к. времена были трудные, дефицит всего и продуктов в том числе. Она же и писала, против воли отца, в военно-медицинские архивы, чтобы восстановить документы по его ранению. Он сам свои документы даже не сохранил.

Из других воспоминаний отца: (солдатские рассказы с чужих слов)
- На южных фронтах ходили разговоры, что впервые опробовали катюши не под Москвой зимой 1941-1942 годов, а еще по осени где-то на этих южных фронтовых дорогах. О них никто и ничего не знал и не слышал. После залпов этих катюш от места, где они поработали, бежали, якобы, и немцы и наши. Причем в разные стороны. В полной панике и в полном ужасе. Достоверность этих рассказов не проверена.

- Еще упоминал про какой-то большой по размеру снаряд, который солдаты называли «андрюша». Похоже реактивный. Прицельность и точность попадания его вроде бы были малы, но летел к земле он с ужасающим, наводящим страх, воющим звуком. Чтобы с ним не особенно возиться артиллеристы стреляли им, не снимая упаковку, оплетку снаряда. И немцы часто кричали через позиции, что русские стреляют корзинами. Потом, с учетом его недостатков, «андрюша», скорее всего, был снят с производства.

Мрачное: рассказывал, что при спешном отступлении наших войск под постоянными бомбежками и обстрелами, сам видел как тела погибших оставались на дороге под колесами транспорта и раскатывались этим транспортом плоско по поверхности дороги на длину в несколько метров. Было ужасно это слушать. Но им тогда, кажется, было не до эмоций и переживаний. Нужно было выживать. Спасать Родину. Самим спасаться. И душа черствела. Загрубевала. Но иначе, наверное, тогда просто не было бы возможности выдержать все это.

Как жаль, что мы так мало слушали. Не все фиксировали. Не могу простить себе этого легкомыслия.

Из комментариев моего брата:
К 100-летию Сергеева Ивана Григорьевича «Ты не права, сестра моя. Просто наш Отец был не из тех. кто готов был постоянно говорить о своем прошлом – и тяжелом, и героическом, да и обыденном. Я иногда думаю, что осознать, переварить в сознании все, что выпало на долю наших родителей просто невозможно.

Ну а отец вообще говорить о себе не любил. Его «Я» всегда было на последнем месте. Да и жизнь наверно его этому научила. Меньше информации – меньше шансов отвечать на вопросы. Ты ведь помнишь, что он что до последних дней был убежденным коммунистом. Я абсолютно уверен- он прекрасно знал о том, что многие политруки были подлецами и пройдохами. Я как-то позволил себе, в период развитого социализма, сказать отцу что армия только приобрела бы от расстрела политработников (максимализм юности!). И очень об этом пожалел. Как он на меня посмотрел! Я только сейчас понимаю, что это наверно была его память о тех, других, мальчиках- политработниках периода войны. Тех, кто себя не жалел.»

Мой брат, Сергеев Сергей Иванович, пошел по стопам отца, стал кадровым военным. Закончил высшее военное училище связи в г.Томске. 25 лет прослужил на секретном полигоне в Казахстане. Подполковник. После развала СССР и отставки живет с семьей в Минске.

О себе: Сергеева Людмила Ивановна. Родилась, жила и училась в Душанбе. Закончила Таджикский мединститут. Работала. Растила двух сыновей. В 1992 году, после известных событий, стала беженкой. 22 года живу в Таштаголе. Работаю.